18 апреля 2024  05:38 Добро пожаловать на наш сайт!
Поиск по сайту

Михаил Стальнухин


 


Мы не рабы

 

На прошлой неделе меня позвали на ЭТВ, поговорить о «проблемах русских Эстонии». Четыре гостя, 55 минут на всех. В таком формате мало что можно договорить со всей ясностью до конца. Поэтому я сделаю это здесь. Расскажу, в чем я вижу эти самые проблемы. Хотя они даже не «русские».
 
Мы все, хотим мы того или нет, являемся членами каких-то групп, в которых заинтересованы политики, то есть политические партии. Поясню на примере учителя, работающего пенсионера 64 лет от роду, русского.
Если я учитель, один из примерно 16 400 школьных преподавателей Эстонии, то всем партиям интересно со мной подружиться. Я для них не только объект, требующий увеличения зарплаты и улучшения условий труда, я тот, кто определяет отношение народонаселения ко власть имущим. Мой профсоюз может организовать митинг перед парламентом или забастовку, а для политиков мало что хуже, чем обвинение во враждебности к образованию и науке. Поэтому у меня есть в этом качестве возможность оказывать влияние на политиков. Причем я могу давить на всех – никто не осмелится ущемлять мои права. Наоборот, все партии будут соревноваться за звание «Лучший друг школы и учительства».
Если я пенсионер по старости, один из примерно 330 000, то все партии будут наперегонки меня облизывать, особенно перед выборами. «Индексация пенсии», потом «внеочередная индексация», затем «внеочередное повышение помимо индексации», иногда даже «повышение индексации плюс сто евро каждому на руки сразу» – инициативы всех без исключения партий будут на меня сыпаться уже за год до очередных парламентских выборов, поскольку партиям нужны голоса, а у пенсионера тощий кошелек и перманентные проблемы со здоровьем, но у примерно 300 тысяч есть голос, так нужный любому политику.
То есть как учитель и пенсионер я являюсь и объектом политических манипуляций, и субъектом, имеющим возможность вполне себе результативно влиять и на власть, и на политическую систему в целом (и на партии власти, и на оппозицию).
Если же я русский – то кому я интересен в этом качестве?
Да, нас более 300 тысяч. Да, мы работаем и платим налоги. Но как избиратели мы для политических партий – крайне малая величина, которой можно пренебречь.
Избирателей-эстонцев – более 900 тысяч, голосуют они достаточно активно, где-то на уровне 65%, то есть борьба за места в парламенте в этой среде – это борьба за примерно 600 000 голосов. Но из примерно 100 тысяч избирателей-русских в выборах Рийгикогу примут участие тысяч 40-45. Чувствуете разницу?
Легко понять, почему русские Эстонии, в прочих своих ипостасях, например, в качестве наемных работников или многодетных матерей, защищены наравне с эстонцами, но как только мы попадаем на территорию национального менталитета, то сразу становимся не просто неинтересны власти, нас используют уже в качестве сказочного бабайки.
Мы, оказывается, угроза независимости Эстонии (о чем когда-нибудь поговорим отдельно) и сохранению эстонского языка. А еще у нас какие-то не такие как надо взгляды. И раз мы такие нехорошие, то по отношению к нам необязательны к исполнению статьи Конституции ЭР 3, 9, 11, 12, 13, 17, 19, 37, 40, 41, 44, 45…
В общем, Эстония успешно построила демократию в древне-греческом стиле. Это когда есть в городе-государстве небольшая группа привилегированных граждан, решающих, как всем жить; под ними ходят граждане попроще, единственная, по сути дела, привилегия которых – выбрать власть; и еще есть группа населения, в Древней Греции именовавшаяся рабами.
Подожди, не начинай сразу возмущаться. Лучше скажи: твоим мнением кто-нибудь интересовался перед тем как начать кампанию по лишению твоих детей доступа не к образованию — уж какую-нибудь бумажку им в конце школьного курса да выдадут — а к знаниям? Хотя Конституция утверждает, что при выборе образования для ребенка решающее слово вроде как оставлено за родителями. Скажи, кто способен учиться на языке, которого не знает? А именно это собирается с нашими детьми сделать сегодняшнее правительство.
Скажи: кто-нибудь интересуется твоим мнением перед тем, как заявиться на святые для тебя места и начать их уничтожать? Потому что они ему не нравятся, видите ли. А если мне что-то не нравится – у меня тоже есть такое право? Это был, если что, риторический вопрос.
В высшие государственные органы управления входит около одного процента русских. Не 26% — по фактическому числу русских, и даже не 10%, по гражданству Эстонии. Меньше 1%!
Отбросим политесы: власть считает нас своей собственностью, с которой вольна поступать как угодно. Ну, как древние греки – со своими рабами. Их мнением тоже никто никогда не интересовался.
Можно сказать и так: русские Эстонии лишены политической субъектности. Мы – объект для манипуляций и начисто лишены возможности управлять страной через представляющие прочее народонаселение партии. Но проблема даже не столько в этом, сколько в том, что считать себя рабами мы не согласны. Мы через свою семейную память, через вершины национальной культуры неразрывно связаны со своей историей, в которой было всё, от Чингиз-хана до Наполеона и Гитлера. Мы, где бы мы ни находились, знаем свое место в современном мире. И оно точно не в загородке, где место козам и прочему домашнему скоту.
 
Мы – не рабы. Не дождетесь.

Наших предков после войны привезли в Эстонию восстанавливать Кренгольм и строить жилье. Наши деды и отцы возвели нарвские электростанции и десятки других предприятий. И пока они это делали – у всех было право выбирать язык обучения для своих детей.
(Меня часто спрашивают: вот был социализм, то есть в нынешнем понимании – тоталитаризм. А сейчас – дикий капитализм, то есть – демократия. Почему при тоталитаризме у человека было право дать своему ребенку образование на родном языке, эстонском или русском, а при демократии это право старательно уничтожается?)
Если же Кая Каллас недовольна тем, как строились взаимоотношения в 70-е и 80-е годы, то пусть предъявляет претензии не тем, кто строил, а тем, кто руководил. Андрусу Ансипу, например. Или Сийму Калласу, своему папе.
Так что… То, что может показаться проблемой русских Эстонии, на самом деле является проблемой самой Эстонии. Кае Каллас этого не понять, а всем прочим постараюсь ниже разъяснить этот тезис.
Напомню, что в этой статье я излагаю свое видение основных проблем русских Эстонии. Ключевое слово здесь – «свое». Приступим.
Однажды — я тогда учился в четвертом классе — в нашу школу пришел ветеран Великой Отечественной. Тогда это было обычным делом.
Тот гость был лет на десять моложе меня сегодняшнего, но тогда казался нам древним стариком. Он целый урок рассказывал нам, детям десяти-одиннадцати лет, про войну. Не могу сказать, что он умел общаться со школьниками, скорее всего, человеку дали общественную нагрузку – и в силу своих способностей он ее исполнял.
Но на всю жизнь я запомнил три минуты из тех сорока пяти – этого времени хватило ветерану рассказать, как летом 41-го, на Украине, его батальон, отступая, прошел через село, на околице которого сидел совершенно потерянный солдат. А перед ним пулемет Максима. Солдат показался ему очень старым, лет сорока. И сразу было видно, как он устал.
Ветеран тогда рассказал нам, что его батальон прошел меньше километра, до следующего села, где личному составу довели приказ окопаться и занять оборону. Когда лопатки вошли в землю, со стороны, откуда ждали немцев, послышались выстрелы. Вернее, одна длинная, секунд на двадцать, пулеметная очередь – и на этом всё; несколько часов после этого на дороге, которую оседлал батальон, не было никакого движения.
Комбат отправил трех бойцов для выяснения ситуации, наш ветеран попал в эту команду. И в той, первой деревне они нашли искромсанного штыками пулеметчика, перед ним – пулемет с одной отстрелянной лентой, а на дороге – более ста убитых немцев. И стало ясно, что старый солдат устал отступать. Он закатил свой пулемет в заросли придорожного бурьяна и лопухов, дождался колонны немецкой пехоты – и с тридцати метров открыл огонь. А винтовочные пули на таком расстоянии пробивают насквозь 3-4 человек.
Не знаю, откуда эти детали, может, это видели местные из соседних домов, но ветеран сказал, что тот старый пулеметчик, выпустив 250 пуль, перевернулся на спину и ждал смерти, глядя в небо. Наверное, вспоминал что-нибудь хорошее и, пережевывая травинку, улыбался своим мыслям… А уцелевшие немцы, убив стрелка, отошли.
Мое поколение и многие после нас – мы выросли на таких рассказах и у большинства из нас живет в душе такой неизвестный солдат. Но мы понимаем, что наши деды и прадеды разобрались с врагами – на том всё. Мы не питаем ненависти к потомкам людоедов. Флаг над рейхстагом — был, как и суд над военными преступниками, которым не удалось сбежать в Канаду или Парагвай – на этом ставим точку. К их потомкам нет и не может быть претензий – дети не должны отвечать за грехи родителей.
Но есть Кая Каллас, готовая мстить потомкам героев, одолевших нацизм. А ведь ее папа почти 20 лет провел в КПСС, где прекрасно себя чувствовал, делая коммунистическую карьеру и получая все положенные ему блага. Хотя тогдашние спецслужбы не могли не знать, что его дед был первым начальником полиции ЭР – это не стало препятствием к тому, чтобы Сийм Каллас занимал высокие должности и даже стал народным депутатом Верховного Совета СССР.
Поясняю тем, кто не понял всей прелести ситуации: Кая Каллас говорит об оккупации, будучи воспитанной отцом, который не жалея сил прислуживал «оккупантам», и, войдя в политическую элиту «оккупационных властей», стал одним из наиболее ярких коллаборантов.
Следите за логикой: еще 35 лет назад они говорили то, во что не верили, и делали то, что вроде бы шло вразрез с их взглядами. Заметьте – от лица народа. Потом на ходу переобулись и принялись хаять свои же слова и дела. От лица того же народа.
Ладно, черт с ними. Но лично у меня сразу появляется вопрос: у этих приспособленцев не было никаких убеждений в советское время – почему я должен верить, что они есть у них сегодня? И с народом-то как? Согласитесь, что скользкий как мыло в бане политик и представляемый им народ – суть разные вещи. Тогда вопрос: а эстонцы точно хотят жить в мире с сумасшедшими ценами и в постоянной военной угрозе? Как это выяснить в стране, где между двумя общинами выстроена стена?
На уровне высокой политики такой возможности нет ввиду, как я уже говорил, отсутствия политической субъектности у русских Эстонии. Но этой возможности нет и ниже. Общество Эстонии вместо единства постоянно ищет противоречия, из которых неизбежно родятся конфликты. Может, это повышает безопасность страны? Ага, сейчас… На Украину посмотрите. А ведь она шла тем же путем.
Лет двадцать тому назад мне показали в Белоруссии большую деревню, жители которой с незапамятных времен славились своей склочностью. Жители постоянно писали друг на друга доносы, калечили соседскую скотину и гораздо чаще среднего показателя по империи поджигали дома соседей. Дело дошло до Екатерины Великой, и эта мудрая женщина повелела строить в этой деревне дома стена к стене. При таком раскладе если подпалишь хозяйство неприятного тебе человека – сгоришь сам. У меня до сих пор перед глазами центральная улица этой деревни, где и сейчас дома поставлены впритык. Но что-то мешает эстонцам понять, что благополучие нельзя построить на несчастье соседей. Интересно, что? Спросить бы, выслушать претензии, изложить свою позицию, поискать компромиссы, без которых невозможно никакое сосуществование… Да вот беда – нет платформы, на которой это смогли бы сделать не дрессированные интеграционные мартышки, а нормальные люди. Был когда-то Круглый стол национальных меньшинств при Президенте ЭР, да и тот разогнали при президенте Рюйтеле.
 
Итак, вторая проблема русских Эстонии — в отсутствии спокойного и доказательного диалога с эстонцами.
 
И это опять проблема не одних только русских, а всего общества. 
В 2005 году меня занесло в город Ниагара-Фолс, штат Нью-Йорк. И там, в рамках программы народной дипломатии, я оказался в гостях у семьи преподавателей местного университета. Муж, Генри, насколько помню, был профессор истории, его жена, Джейн, – профессор искусств. Именно там, неподалеку от Ниагарского водопада, я узнал много нового о своей стране, Эстонии.
Но начну с того, что я сразу почувствовал себя героем фильма «Замороженный калифорниец». Справка для тех, кто его не смотрел: в этой тинейджерской комедии 1992 года два оболтуса откапывают пещерного человека, который поселяется дома у одного из них. Он жрет мух и собачий корм, он не знает английского – и у родителей возникает резонный вопрос: это, извините, кто?! На что звучит эпический ответ: это Липкович Чумовски, он приехал по школьному обмену из этой… как ее… из Эстонии!
В общем, я тоже приехал в гости из Эстонии – и Джейн, профессор искусств, тут же взялась показать мне дом. Это-то ладно, но она немедленно принялась извергать из себя такого типа сентенции:
«Вот это – открывашка для бутылок. У нас многие напитки разливают в бутылки и закрывают пробками. – Тут она достала из холодильника кока-колу и взяла в руку открывашку. – И если бутылку надо открыть, то мы берем открывашку и делаем так… Вот – видите? — открыли! Майкл, а у вас в Эстонии есть кола? Как вы ее открываете? Колу надо пить! Это полезно.»
Я был какое-то время в шоке. Но потом успокоился: иногда, чтобы понять, что о тебе и твоей стране думают окружающие, нужно просто сходить в гости к интеллигентным людям в каком-нибудь Ниагара-Фолсе.
Итак, Джейн без умолку знакомила меня с достижениями мировой цивилизации, и из-за этого мне никак не удавалось нормально поговорить с ее мужем, Генри. Но совершенно случайно выяснилось, что если, отвечая профессору искусств, делать хоть шаг за пределы доступного ее пониманию мира, то она задумывается и молчит так долго, что можно спокойно пообщаться с профессором истории. И с какого-то момента наш диалог стал выглядеть так:
— Посмотрите, Майкл, а в этой банке у меня персики! Они растут вон там, в саду. Очень много! Прямо на деревьях. Я их собираю и консервирую. Сама. А потом кушаю. Со сливками. Вот из этого баллончика. Они сладкие и вкусные. Генри тоже любит персики. А у вас в Эстонии есть взбитые сливки? Вы их любите? Вы их тоже кушаете?
На что следовал мой ответ:
— Да, в Эстонии есть персики. Тоже очень много. Только они растут не в саду, а в лесу. И не на деревьях, а под деревьями. И называются они у нас не персики, а грибы. Но мы их все равно собираем и консервируем. Сами. А потом кушаем. С водкой. А у вас, в Штатах, есть водка? Вы ее кушаете? Генри тоже любит водку?
Джейн после этого замолкала минут на пять-десять, и именно в эти паузы я выяснял у Генри, что они, высокообразованные американцы, знают об Эстонии. На что исторический профессор поведал мне очень много интересного.
Выяснилось, что Эстония победила Россию в первой мировой войне. Но Россия сменила бренд, напряглась — и под именем СССР одолела Эстонию. Началась оккупация. Очень суровая. Так, например, были запрещены газеты и журналы на эстонском языке. Книги, кстати, тоже. Радио и ТВ, само собой, вещали только на русском. Эстонские театры стояли заколоченные. А если кто осмеливался прилюдно заговорить на эстонском, то такого тут же хватали и отправляли в Сибирь. Пешком, в кандалах. Учиться во время оккупации можно было только на русском. И т.д., и т.п. В общем, имело место быть соотношение длины окружности к ее диаметру в самом чистом, незамутненном сомнениями виде.
Когда же я, ошарашенный, спросил Генри, откуда у него такие познания, то выяснилось, что несколько лет назад они вместе с Джейн путешествовали по Европе и их круизный корабль на день зашел в Таллинн. О тяготах Эстонии под оккупацией им рассказал экскурсовод, хлопчик лет тридцати, пол дня водивший их по Старому городу. «Ну, так-то любой сможет, — помнится, решил я тогда. У меня к тому времени уже был недельный опыт общения с американцами. – Они же как дети с чистыми и незамутненными душами, всему верят. Особенно плохому и особенно про Советы…»
Я ничего тогда не понял, каюсь. А разве можно было понять, что когда слышишь такое, то это не бред какого-то отдельно взятого экскурсовода, а новая реальность, создаваемая на наших глазах. И лепится этот нарратив из говна и палок не просто так, а с вполне конкретными целями.
(Справедливости ради заметим, что так было всегда. Те, кто успел пожить при СССР, прекрасно помнят, что в 15-ти республиках жили очень по разному. Где-то разбитые дороги и общая неустроенность, а где-то – почти Европа (не реальная, а такая, какой мы ее себе представляли. И представляли, кстати, сверх меры комплиментарно.) И тогдашний нарратив сложился в такую легенду: вот в Эстонии умеют работать и своим молоком заливают полстраны, потому и уровень жизни куда выше чем по соседству, в Псковской области. А в РСФСР – не умеют, потому и живут на порядок хуже. То, что происходило на самом деле, скрывалось.
Правда вскрылась в 1992 году, когда в РФ распад СССР принялись объяснять в том числе призывом «Хватит кормить (Кавказ, Среднюю Азию, Прибалтику – нужное подчеркнуть)!» Были обнародованы данные Госплана СССР и выяснилось, что Грузинская ССР, например, производила на душу населения товаров и услуг на 10 600 долларов (тогдашних долларов, то есть в сегодняшней стоимости доллара все числа надо умножить на 2); а потребляла она 41 900 на ту же душу. Это рекорд, от которого на самую малость отставала Эстонская ССР: производство – 15 800 долларов на душу населения, потребление – 35 800. И еще 11 республик сидели на дотациях.
Весь этот праздник оплачивали две союзные республики: Белорусская ССР, где производили на 15 600, а потребляли на 12 000 долларов, и РСФСР – 17 500 и 11 800 долларов соответственно. Этим можно частично объяснить стремление Эстонии в Евросоюз во второй половине 90-х: вдруг выяснилось, что без дотаций со стороны можно как-то выживать, но развиваться уже не получится. Суверенитет был в итоге поменян на возможность получать помощь от объединенной Европы. Эта тема, кстати, особо не педалируется. Так же, как во времена СССР молчали о том, что республика живет за чужой счет, так и сейчас стесняются. И рядовому жителю даже не придет в голову вопрос: а что у нас за экономика такая, что в среднем 10-12% госбюджета – чужие деньги? И за что нам, кстати, платят? Просто так, за красивые глазки? А из нас потом не вынут эти деньги вместе с потрохами?)
Но сейчас не об этом. Сейчас – о той виртуальной реальности, в которую погружены наши соотечественники.
Александр Зиновьев сформулировал так, что лучше и не скажешь: «Искусство руководителя состоит прежде всего в том, чтобы удержаться у власти, и уж во вторую очередь в том, чтобы вести страну наилучшим для нее курсом».
И как, позвольте спросить, может вести наилучшим курсом свою страну шайка, ничего не понимающая ни в энергетике, ни в финансах, ни в экономике в целом? Зато они прекрасно знают, как удержаться у власти. Всего-то и нужно внушить своей избирательной базе, эстонской части общества, что во всех бедах виноваты русские. Танк, мол, у них неправильный в неправильном месте стоит, и говорят они не на том языке. Не поверите – на русском! Нет, так нельзя. А не настучать ли им по головам?
Но чтобы ущемлять права русских, надо было сперва внушить эстонцам, что их самих обижали, причем именно по признакам языка и национальности. Тогда другое дело, тогда живущих рядом соседей уже не так жалко. И на их детей плевать. Сделать такое с общественным сознанием хоть сколько-нибудь доказательно невозможно. Хотя бы потому, что эстонцы составляли половину и в компартии Эстонии, и на руководящих постах. Но там, где нельзя использовать логику, ее просто заменяют эмоциями. И теперь мы живем в условиях, когда история как наука мечется в поисках того, кто больше заплатит, а люди делятся, в основном, на две большие группы, каждая со своим нарративом.
Третья большая проблема русских Эстонии неразрывно связана со второй и состоит в том, что из-за отсутствия диалога с эстонцами мы никогда не сможем найти никаких компромиссов. У нас всех есть знакомые эстонцы, соседи, сослуживцы и просто друзья, с которыми у нас хорошие отношения. Но ничего не переменится до тех пор, пока они не скажут свое веское слово избираемым ими политикам:
«Русские никогда не возьмут лопаты и не пойдут раскапывать могилы своих дедов, чтобы угодить вам, калласы и рейнсалу, они вам не рабы. А нам это и не нужно. В интересах Эстонии найти равновесие и сплотиться. Хватит раскачивать лодку!»
Реален ли такой сценарий? 
Итак, я рассказал об основных проблемах русских Эстонии, которые являются нашими специфическими проблемами: мы не интересны политическому бомонду нашей страны, у нас нет возможности диалога с эстонцами и из-за этого мы не можем предложить им компромиссы, сплачивающие Эстонию перед лицом внешних и внутренних угроз. Все остальные проблемы, от попытки уничтожить русскоязычное образование до откровенного грабежа рядасамоуправлений, являются производными основных проблем. Еще раз уточню, что это мое личное и, вполне вероятно, субъективное мнение. Добавлю лишь то, что кому-то покажется неприятным: мы не можем решить свои проблемы без поддержки эстонцев.
Говоря о внешних угрозах, я даже не имею в виду Россию. С ней все ясно: этот медведь давно не тот медведь из ютуба, что отбивается от своры псов; нет, это камчатский медведь, стоящий на речном пороге во время нереста лосося, и меланхолично пожирающий выпрыгивающую из воды прямо ему в пасть рыбу. А ведь до недавней поры он для ЭР был вегетарианцем, питался брусникой да морошкой. Экономика Эстонии десятилетиями подпитывалась российским транзитом, энергоносителями, удобрениями, древесиной, туристами и прочими весьма прибыльными статьями. И кто скажет, что это не шло Эстонии на пользу? Даже в этом году импорт из РФ, в феврале резко уменьшившийся, к настоящему времени не только восстановился, но и показал рост. Пока что российская угроза даже не в том, что она может на Эстонию напасть (НАТО уже все порешало и на полгода, по словам Каи Каллас, Эстонию сдаст. Потом, разумеется, отобьет, откачает и утешит кусочком Ленинградской области. С этой стороной планирования НАТО я, честно говоря, не знаком, но именно такими кусочками сыра в Европе обыкновенно вербуют союзников); угроза в том, что Россия полностью перекроет все каналы экономического сотрудничества с Эстонией.
Так что совершенно очевидно, что главной внешней угрозой являются для нас бюрократические структуры ЕС. Мой опыт личного знакомства с политиками Эстонии дает мне стопроцентную уверенность в том, что нет среди них никого, кто не мечтал бы влиться в стройные ряды еврочиновников. Разве не прекрасно то, как распоряжаются они миллиардами евро? Вот хоть на Урсулу фон дер Ляйен гляньте: она 6 лет была министром обороны Германии, и когда этот пост покинула, то только половина истребителей, менее трети БТРов, четверть вертолетов и 17% подводных лодок бундесвера были в состоянии боеготовности. «Такой кадр цены не имеет!» — подумали в Еврокомиссии — и дер Ляйен пошла на повышение, получив возможность мухлевать с антиковидными вакцинами. Информированные люди называют сумму подозрительных сделок в 71 миллиард евро. Для всех чинуш это делает Ляйен, что очень важно, ярким живым примером: ты можешь как угодно гробить свою страну – не важно, Германию или Эстонию – но если ты со всем пылом души исполняешь самые безумные команды, поступающие из Брюсселя, то тебя обязательно примут в свой круг и дадут еще больше накосячить. (Уже хотя бы потому, что все твои грешки известны хозяину Европы — и Соединенные Штаты смогут держать тебя на коротком поводке. В последнее время я даже не удивляюсь тем самоубийственным чудачествам, которые предпринимает Евросоюз, раз за разом попадая в свои же медвежьи капканы; поражает только то, что, судя по всему, у властей США есть компромат на любого мало-мальски значимого чиновника в странах Евросоюза. Кроме Орбана; наверное, поэтому его так и не любят коллеги. Хотя Виктор Орбан – именно то, что нужно для защиты национальных интересов Венгрии.)
Говорят, что самые высокие прибыли приносят продажа медикаментов, оружия – и наркоторговля. А тут и скандал с фон дер Ляйен подъехал. Поневоле начинаешь с подозрением относиться к тем, кто лоббирует перевооружение.
Внутренние угрозы носят аналогичный характер. Отбор руководителей перестал быть процессом подъема человека по служебной лестнице, по мере его становления профессионалом в своей специальности — он стал схож с перекачкой жижи из одной емкости в другую. Ты когда-нибудь видел, как специальными цистернами вывозят фекалии из туалетов при садовых домиках? Ну вот, тогда ты знаешь все о карьерном росте тех, кто руководит страной (за редкими исключениями: любая система иногда дает сбой). Розовощекие партийные активисты рвут жилы в борьбе за место около того или иного партийного босса, а он их потом делает за это уважаемыми людьми, руководителями госпредприятий или, на худой конец, министрами.
Тут я, пожалуй, остановлюсь, сделаю паузу. И объясню, что из себя представляли предыдущие четыре абзаца.
В лингводидактике такой текст называется «опорным». Он содержит по меньшей мере 11 тем, каждую из которых мы могли бы развить в полнокровное обсуждение и вместе прийти к общим выводам. При этом, что интересно, будь аудитория эстонской или русской, но в случае 10 тем из 11 эти выводы ничем бы не отличались, на каком бы языке мы их не обсуждали (кабы собрались те, кто составляет в обществе большинство: строители и кассиры, учителя и электрики, шахтеры и врачи, крестьяне и пенсионеры). У меня более чем достаточно личного общения на обоих языках, чтобы это утверждать.
В начале сентября я шел по Нарве и на Таллинском шоссе, возле «Астри», меня остановил мужчина лет сорока. Остановил вопросом, заданным на эстонском: вы действительно считаете, что Эстония – нацистское государство? После этого мы проговорили час двадцать, и в это время вместились Графов и Горбач, депортация 1940 и 1949 годов — и действия эстонских полицейских частей в Польше и Белоруссии, пакт Молотова-Риббентропа и снос памятников, языковые, разумеется, проблемы (как же так получается, что тоталитарные коммунисты не только декларировали, но и обеспечивали полную свободу для граждан СССР говорить, воспитывать и обучать своих детей на любом языке, не допуская ограничений или принуждений в употреблении родного языка, а в демократической Эстонии это право уничтожается?) и компартию Эстонии и ее выдающихся представителей в лице Ансипа и Калласа… Не могу утверждать это категорически, но вдруг для господина стало очевидно, что у каждой системы доказательств есть уровень фактов и уровень эмоций; что эмоции доказательствами не являются, а на уровне фактов нормальные люди могут всегда найти общий язык. Он, например, не знал, что еще в 1989 году начала работать Международная комиссия по расследованию преступлений против человечности в Эстонии, которая, в том числе, изучила участие эстонских полиции и «Омакайтсе» в геноциде евреев и цыган, в убийствах русских и по меньшей мере 6 000 эстонцев. И, между прочим, работала эта комиссия под патронажем президента Леннарта Мери. В общем, когда мы закончили, мне стало смешно: было видно, как человек, менее чем полтора часа назад возмущенно набросившийся на меня посреди улицы, соображает, протягивать мне на прощание руку или нет. Как вы думаете, чем кончились его раздумья?
Мы все, русские и эстонцы, хотим жить в мире, хотим безопасности для своих детей и внуков. Но мы были так заняты проблемами, которые создало нам изменение социального строя (приватизация, сокращение производства и безработица, у трети – изучение госязыка и обретение хоть какого-нибудь статуса), что совершенно упустили из рук политическое устройство общества.
Мы будто живем внутри «Черного квадрата» Малевича, где плутаем в темноте, боясь каждого шороха. Мы покупаемся на богатые избирательные кампании 5-6 партий правого толка – и даем им потом резвиться в свое удовольствие. Конец этому наступит только тогда, когда все общество в целом, независимо от национальной принадлежности, задумается над тем, что происходит. Когда поймет, как его «разводят» на второстепенных проблемах, пряча поистине важное за эмоции. Так не может продолжаться долго. Говорю это, понимая, что в наше время для большинства слово «оптимист» является синонимом слова «дурак». Но не может не прийти время, когда эстонцы и русские поймут, что объединяет нас, живущих в Эстонии, гораздо больше, чем разделяет.
А тогда, в начале сентября на Таллинском шоссе, по окончании разговора, мужик протянул мне руку. Нормальные люди всегда могут договориться. Главное – не давать никому собой манипулировать.
 
 
 
 
 
 
 
 
Свернуть